© Денис Паничкин

Читатели уже знают, что я могу не взять в работу понятную мне тему, если она мне не нравится. Чаще всего – не соответствует моему представлению о себе. Я не из тех, кто добром будет в хвосте топать.

К таким темам, например, относится «Продвижение через отрицательные отзывы». Я не стану говорить плохо о том, что мне нравится, и хорошо о том, что мне не нравится.

Но бывают темы, которые оказываются нелюбимыми по иным мотивам, в том числе и тем же социальным. Та же «Социальная стратификация», которую нам навязывают как «приемлемое», а на деле в глазах организаторов можно видеть желание установить чуть ли не кастовый строй! Нормальная реакция нормального человека, осознающего ложность собственного положения, - стремление насильственно изменить не устраивающий его порядок до создания противоположного.

Да, бывает больно, когда пишешь.

Но всё это – открытое. А если тема становится нелюбимой в динамике, по ходу работы, когда преподаватель или заказчик всё делают для этого?

И одним из таких средств является уже знакомая «уникальность» в виде формального процента на выходе проверяющей программы с настройками на то, чтобы этот показатель был как можно ниже. Ищут перефразирование (которое может оказаться противоположным взглядом по отношению к указанной ссылке), цитирование (программа считает таким список литературы и судебную практику).

И часто ради этого «процента уникальности» при работе приходится делать «не первые ходы», брать второсортные и третьесортные источники, которые, к сожалению, позволяют выдержать этот «процент».

Почему-то только здесь и именно здесь (то есть для проверки курсовых и дипломных работ) используются такие программы. Настоящий плагиат нагло разгуливает в составе массовой антикультуры.

А вот то, что хорошее по содержанию, стало ещё более беззащитным перед обвинением в плагиате. При том, что темы – о том, что уже есть, и из года в год повторяются.

В таких условиях я не упускаю возможность взять работу на тему, которой не было в моей практике. Иногда я жду её на годы, например, одиннадцать лет я хотел написать работу о последнем периоде творчества Шекспира («Цимбелин», «Зимняя сказка» и «Буря»), и только в июне 2018 года такой случай представился. Во всех отношениях подарок на день рождения! И при работе я обратил внимание, что кроме «Бури» (которой я уделил целую главу в курсовой), у Шекспира было ранее только два придуманных им самим сюжета – «Виндзорские насмешницы» и «Сон в летнюю ночь». Шекспир, как правило, сюжеты не придумывал, а заимствовал из старинных хроник или предшествовавшей литературы. Опора на чужой сюжет была очень распространена в средневековой словесности, понятия плагиата не существовало. Наоборот, обращение к готовому сюжету считалось похвальным: оно свидетельствовало об учёности автора и о том, что он уважает традицию.

Конечно, остаётся «списывать нехорошо», но формальный подход к определению «оригинальности» (процент текста, которого нет в Интернете или иных коллекциях) – только губит работу, и не конкретную, а весь процесс, превращая выполнение работы в стремление формально отчитаться.

И ради достижения нужных 80 % иной раз пришлось идти на то, что можно назвать «сделкой с совестью». Да, я бывал не на высоте. Например, в реферате на тему «Возникновение древнерусской литературы, ее особенности и жанры» я некритично описываю деятельность Феодосия Печерского, приводя пример, что он не побоялся выступить против князя Святослава, когда тот сел на киевский стол на место изгнанного из Киева Изяслава, и обратился к нему с резким посланием, сравнивая его с Каином. Да, выступление против власти для меня всегда было проявлением политического мужества. Но здесь возникло противоречие: я согласен с отрицательной оценкой Изяслава историками. Он дважды смещался народом, а ведь это был хороший обычай: гнать не устраивающего князя и на его место звать другого.

Зато приводимый пример помог «достичь нужного процента».

Пример посложнее и из новейшей истории. Тема курсовой работы – «Оценка деятельности Фракции Красной Армии в контексте влияния на политическую обстановку ФРГ». Была в конце 2018 года. И все источники, которые могли содействовать достижению «нужного процента», в данном случае оказались обычным осмеиванием, причём участники Фракции Красной Армии преподносились как люди с отклонениями в психике.

Возможно, причина неоригинальности противоположных источников – в том, что они в своё время были воспроизведены Интернет-журналом «Скепсис». Некоторые из них я переснял, в том числе переводы статей самой Ульрики Марии Майнхоф. И отдельные положения из них я счёл более чем приемлемыми для себя, например: если мне что-то не нравится, делать всё, чтобы это не понравилось ещё кому-то, делать всё, чтобы прекратить существование того, что мне не нравится. Помню, я в 2016 году даже возмутился, что петербургские магазины одежды пытались превратить её имя в бренд. Политическая борьба – это одно, а массовая реклама – другое.

На фоне европейского молодёжного протестного движения первый состав Фракции Красной Армии даже вызвал у меня некоторую симпатию (про второй и третий – считаю вырождением идеалов и однозначно отношусь неприемлемо). Но представление об этом у меня сложилось исключительно по тем источникам, которые я почерпнул в копиях из «Скепсиса», а сейчас заметил, что и в нём разочаровываюсь. Если «Научи хорошему» - это ханжество под видом нравственности, то «Скепсис» сильно тяготеет к ультрареволюционному авантюризму.

Я не приветствую, даже считаю общественно-вредным жанр «альтернативной истории», но попытался в этом жанре провести мысленный эксперимент, и он провалился: я не сумел при своём голографическом воображении представить Ульрику Марию Майнхоф в роли канцлера ФРГ. Может быть, даже если бы Фракция Красной Армии была бы партией, способной захватить власть, то после этого было бы нечто, напоминающее финал «Голодных игр», только вместо Сноу (прошу не путать ни со Сноуком, ни с «однофамильцем» из «Игры престолов») казнили бы медиа-магната Шпрингера.

А писал я работу тогда «методом украинского научного национализма» (кроме шуток, такой предмет существовал у них в вузах при Кучме, есть ли он сейчас – не знаю). Берёшь … ну, не старый учебник, а тот самый «оригинальный» источник, про который я говорил, меняешь все оценки на противоположные, и всё готово, и «уникальность» выдержана, и в то же время отразил свои предпочтения.

Подобные предпочтения я отразил и в более ранней работе (май 2018) - курсовой по теме «Советская повседневность 1920-1930х гг. в отечественной историографии». Преподаватель «порекомендовал» исключительно источники антисоветской направленности, отрицательно воспроизводящие данный период. Я нашёл другие, положительные, и написал работу по ним. Получился скандал, но преподаватель вынужден был уступить. Сожалею, что я не видел и не имел возможности насладиться тем, как страдал и корчился преподаватель, вынужденный принять эту работу.

Смакую жестокость? А разве не больно бывает «переделывать», а точнее – искажать работы под преподавательским шантажом «не сделаешь – не пропущу», когда осознаёшь противозаконность намерений избить такого преподавателя? Чтобы и ему травму нанести, и другим «желающим» неповадно было! То есть когда страдают вот так преподаватели, вынужденные пропустить работу, это незначительно, даже не возмещение всех обид от них.

И всё это подтверждает то, что я назвал ещё в конце мая 2008 года в дерзком по счёту рефератного дела ответе новоиспечённой заведующей ОТК HomeWork Юлии Кантюковой (в моих рассказах может упоминаться и как Юлия Васильева): главное в работе – это содержание. Всё остальное (оформление, «оригинальность» и пр.) существуют постольку, поскольку они обслуживают содержание.

Но я не ставлю цели прекратить существование антиплагиатных программ и нормоконтроля. Правильным будет лишить их решающего голоса и оставить им только совещательный, да и то с целым рядом «если».