© Денис Паничкин

Недооценка опасности

Новое столкновение с людьми, которые знают, что они неправы, но знают и то, что это им выгодно, ощущая безнаказанность, в соединении с тем, что я всегда и во всём сомневаюсь, означает для меня сомнение, оказавшееся очень тяжёлым. Действительно ли я хотел и хочу справедливости? Может быть, мне нужна выгодная мне несправедливость? В любом случае, в природе я таковую не встречал, искусственным путём, по крайней мере, сознательно, вывести не брался, а если и когда-то делал неосознанно, это пресекалось окружающими.

Сомнение выражается следующим: а нужна ли мне «нравственность»? По крайней мере, в её «классическом» понимании? Тем более – на фоне выгодности противоположного?

Я вспомнил и о таком вопросе нравственности, как «Признаки вредного фильма», всего их насчитано 18. Но те, кто занимается пропагандой нравственности, похоже, недооценивает опасность, и здесь следует вспомнить слова Рудольфа Сикорски, которые Максим Каммерер, не во всём согласный с ним, считал верными даже после смерти своего наставника:

Нам разрешается прослыть невеждами, мистиками, суеверными дураками. Нам одного не простят: если мы недооценили опасность. И если в нашем доме вдруг завоняло серой, мы просто не имеем права пускаться в рассуждения о молекулярных флуктуациях - мы обязаны предположить, что где-то рядом объявился чёрт с рогами, и принять соответствующие меры, вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах. И слава богу, если окажется, что это была всего лишь флуктуация, и над нами будет хохотать весь мировой совет и все школяры впридачу ...

В этом отношении критики не выдерживает буквальное понимание отдельных признаков вредного фильма. Дело в том, что сторонники «чистой нравственности» считают, что «телевидение не отражает действительности, а формирует её». У меня другой подход: «Действительность и телевидение соотносятся как шахматная партия и шахматная композиция». Дело в том, что даже в задачах на прямой мат, хотя все фигуры ходят по тем же правилам, что и в партиях, есть важные отличия: начинающая сторона имеет подавляющий перевес, а борьба ведётся против времени, а не против материала (то есть число ходов для сильнейшей стороны, чтобы поставить мат, ограничено). Это вводит в задачи то, что в партиях бывает, скорее, как исключение.

В действительности, всё ли идеально в существующих семьях, и много ли осталось семей, придерживающихся старых традиций? И не выглядят ли эти традиции на фоне жизни больших городов и усложнения общественных отношений неким ханжеством?

Столкновение с людьми, для которых самое главное - выгода, даже ценой несправедливости, означает для меня осознание того, что мои родители поставили моё воспитание совершенно неэффективно, до беспомощности перед такими врагами. Уже большим достижением считаю и то, что я допустил «вилочное поведение» в зависимости от того, с кем я имею дело – с обычным человеком или с обидчиком, следовательно – возможности сделать подлость обидчику в качестве ответного насилия. Месть при ответном насилии (то есть направленном на восстановление нарушенных прав или наказание обидчика) не только отменяет подлость, но и делает её благородством. Благородством может быть даже открытая государственная измена – война против своей страны в составе вражеской армии. Конечно, есть необходимое условие, когда предательство становится благородством: негодование против «своих» законное и справедливое. Но это лишь условие необходимое, недостаточное. Достаточным является то условие, что все другие способы отстоять свои интересы исчерпаны.

Что я думаю о мести

Для тех, кто это читает, сразу оговорю, что обидчиков, а равно и членов их семей, я не считаю за людей. К людям и к обидчикам у меня разные линии поведения. И мне не чужда кровная месть. Я даже удивляюсь, почему у русских её нет.

Я всегда отмечал странную непоследовательность людей, даже в их частных «двойных стандартах».

Например, во время событий в Будённовске 1995 года мой брат открыто восхищался Басаевым, а мои нерешительные попытки усовестить его, предлагая посмотреть на всё глазами заложников, кричал, что раз я так говорю, то поддерживаю ельцинскую систему.

Совсем иная реакция была, стоило мне через много лет предложить тему в стиле телеканала «Дождь», а именно: задать вопрос: как бы вы отнеслись к тому, если бы Басаев (или Радуев, или ещё кто-либо) захватил бы не больницу, а городскую администрацию, или районный отдел милиции (как она тогда называлась), или прокуратуру? Думаю, что многие люди, пострадавшие от бездействия в своей беде, или хуже - от беспредела, со стороны правоохранительных органов, ощутили бы мстительное чувство. По крайней мере, когда «охотник на ментов» оказывался не чеченцем и не мусульманином, симпатию к нему в случае, если он убивает или, отбросив намерение пощадить врага, калечит представителей власти, испытывают больше (даже проправительственные источники, любящие подделывать результаты социологических исследований, не смогли скрыть, что в отношении «приморских партизан» или Инессы Таривердиевой, убивавшей сотрудников правоохранительных органов из личной неприязни к ним как к профессиональной группе, мнения разделились примерно поровну).

Стереотип, что террорист – обязательно мусульманин, очень устойчив среди обывателей. Помню, что в 2004 году в Испании перед очередными выборами произошла серия терактов, организованных баскскими националистами (кстати, эти теракты повлияли на исход выборов: колебавшиеся до них – и терактов, и выборов – избиратели предпочли отдать голоса за оппозиционную партию, в результате чего произошла смена правительства, которое, между прочим, отозвало испанские войска из Ирака). Помню вопрос матери, первое выражение её реакции на новости: «Баски – мусульмане?» Приходилось объяснять, что баски – католики, просто они – баски (в смысле – не испанцы и даже не европейцы).

Но не следует путать обвинение жертвы и мстительные чувства к жертве, ранее бывшей обидчиком, а равно к коллегам или близким таковой. Я тоже испытал такие чувства. Один раз террористы убили четырёх сотрудников милиции, причём, когда фотографии убитых показали по телевидению, в двух из них я узнал своих давешних обидчиков. Это произошло 5 сентября 2003 года, и каждый год я отмечаю эту дату как праздник (а после убийства в тот же день, но в 2012 году ненавистного мне ректора ГУСЭ А. Д. Викторова - для меня этот день - праздник вдвойне). И считаю совершенно нормальным это, ведь у многих такие малые праздники есть, а чем не праздник – день бесславной гибели твоего обидчика?

«Игра в сильного»

К сожалению, желание «заткнуть собеседника» среди «далеко не умных и тем более не богатых» зашло до степени «игры в сильного», то есть когда такой обыватель, сам не будучи из группы, формально называющейся «элитой», и даже из её прислуги, берёт сторону «сильного», а чаще – жестокого, не имея никакой материальной выгоды для себя. Вот отдельные случаи:

1.Фильм «Всё будет хорошо», рекламируемый как «народная комедия», хотя в признаваемой рекламой системе координат этот фильм следует называть антинародным, к тому же действие может развиваться только в параллельном мире (потому что есть как минимум одно допущение – во вселенной антинародного фарса существует Нобелевская премия по математике). Богатый представлен ещё и умным, а бедный – человеком, у которого нет даже мечты. И зритель начинает вдруг ещё и оскорблять бедного только потому, что он бедный, и говорить, что женщина «сделала правильный выбор» (ради этого снимать фильм не стоило).

2.Какая-то женщина, сама будучи из бедной семьи, оскорбляет и унижает достойных небогатых мужчин и «хочет богатого». Родители взрослых сыновей, один из которых воспринял её поведение надлежаще, в противоположность ему, одобряют и оправдывают её поведение.

3.В 2003 году в Вене было устроено показное мероприятие с большим танцем, участие в котором («взнос») равнялось стоимости небольшой квартиры. То есть мероприятие не просто для богатых, но для подобия аристократии. Во время мероприятия на место его проведения напали антиглобалисты, разбили стёкла и устроили поджог, но действовали они несогласованно, да и австрийская полиция была наготове, и это оказалось всего лишь небольшим замешательством. И я стал свидетелем диалога зрителей, где сначала было недоумение, а затем антиглобалисты были названы «завистливыми мудаками», причём напрямую их поведение было сопоставлено с моим, тогда как о псевдоэлите говорилось с восхищением.

К сожалению, мне приходится в приводимых случаях описывать поведение моих родителей и брата. И обиды эти сильны до сих пор. Действия эти я воспринимаю как одновременно классовое и родовое предательство.

Тогда – во всех названных и многих подобных случаях - я не смог возразить – или растерялся, или ничего не нашёл убедительного. И лишь через много лет я прочитал следующее:

СМИ делают всё, чтобы показать, что есть и всегда будут две России. Россия богатства, роскоши, вседозволенности для избранных – VIP-Россия, где идут нескончаемые презентации, юбилеи, приёмы, балы… А рядом – большая Россия бедности, нищеты. В этой России идёт борьба за выживание, в ней с трудом сводят концы с концами.

Но Россия это переняла у Европы, как мы видим из описания венского мероприятия, и переняла очень быстро и бездумно. И в отношении новостей из той же Европы в 2005-2006 годах, когда происходили массовые протестные акции (с поджогами автомобилей) живущих в Европе, преимущественно во Франции, неевропейцев, только один раз я слышал настоящую оценку событий: это противостояние не французов и арабов, не христиан и мусульман, а богатых и бедных, тем более арабы-мусульмане-неевропейцы ни в одном городе Франции не совершали акций в рабочих районах городов с преимущественным проживанием французов. Они нападали исключительно на богатых и полицию.

Противопоставление ума и богатства в народной культуре – лучшее опровержение мифа.

В качестве примера я могу привести малоизвестный для большинства читателей рассказ Хизгила Авшалумова «Ум и богатство».

Действия же антиглобалистов у меня симпатии не вызывают. Может быть, сведения о том, что их деятельность финансируется самими глобалистами, относятся к области маргинальных «теорий заговора», но я признаю, что один из планов глобалистов антиглобалисты выполнили: они действуют, как управляемое стадо. Тогда как неевропейцы осознают свои национальные и классовые интересы, и действуют не как стадо-толпа, а как настоящий народ в подлинном и возвышенном смысле.

Вот и начинаешь задумываться: нужен ли возврат к «традиционным ценностям русского народа», если эти ценности оказались неэффективными? По крайней мере, простой возврат невозможен, если нет права на ответное, оборонительное насилие, защищающее эти ценности.