© Денис Паничкин

Довольно тяжёлым в отношениях «личность – общество» бывает несоответствие мнения окружающих твоему представлению о себе. Особенно это проявляется при ряде условий. Если общество «атомизировано» избирательно: разрозненность, неготовность отстаивать свои настоящие интересы уживается с готовностью травли неугодного, или более мягкого «обламывания» (которое от травли отличается стремлением не изгнать этого неугодного, а чтобы он перестал быть таким, каким есть, и стал таким, каким хотят формально окружающие, а на деле – организаторы процесса). И если речь идёт не о мнении окружающих, а о формальной оценке. Я убеждаюсь, что сами оценщики все всё знают. И даже могут говорить и писать что-то о настоящих свойствах – собственно моих и написанных мной работ, в частности. Но они никогда не допустят, чтобы я стал зрителем/читателем/слушателем этой настоящей оценки, в крайнем случае – неосторожно проговорятся, но прецедентом эта неосторожность не станет и выгодных для меня правовых значимых последствий не получит.

Родители мне часто говорили, что я верил чужим больше, чем им. Собственно, я различаю нейтральных посторонних и враждебных чужих, поэтому точнее будет говорить именно о посторонних. Посторонними взрослыми людьми в школьные годы были преимущественно, учителя. Один раз в письме отцу я (события относятся к началу 2014 года) написал то, что объясняет моё поведение:

«Ты до сих пор не можешь смириться, что другим людям я верил больше, чем вам… Неужели ты до сих пор ничего не понял? У меня слишком рано сложилось собственное представление о себе. Но я, как и многие, нуждался во внешних его подтверждениях. И то, что говорили мне другие люди, моему представлению о себе соответствовало, а то, что говорили вы, противоречило ему. Иными словами, от других я слышал то, что хотел бы слышать от вас! Но вы или не смогли, или сознательно не захотели дать мне то, что хотел я. Вы, наверно, думали, что раз «родители и дети», то по определению свои? Нет, для меня свой и хороший только тот, кто делает и говорит то, что я хочу, и до тех пор, пока он это делает и говорит. Вы должны были добиваться передо мной права быть своими каждый день и каждый час!»

Последующие события только подтвердили правильность этого. И то, что обо мне говорят или пишут другие, я оцениваю в меру соответствия или несоответствия моему представлению о себе. Пересмотреть же свои оценки они могут и не хотят, при том, что им есть куда пересматривать, - все всё знают!

Попрекали меня и тем, что я «не люблю подстраиваться и перестраиваться». Не могу поверить, что кому-то это нравится в здравом уме и твёрдой памяти. Хотя бывают отклонения. В мае 2019 года я снова испытал радость от чьей-то смерти, и тем одним «тухлым» (так я говорю в подобных случаях), кем стало больше, был телеведущий Сергей Доренко. Я помню его передачи ещё второй половины «упущенных девяностых». Как они травмировали, и как к ним подходят слова профессора М.Н. Ненашева:

«СМИ всё делают, чтобы показать, что есть и всегда будут две России. Россия богатства, роскоши, вседозволенности для избранных – VIP-Россия, где идут нескончаемые презентации, юбилеи, приёмы, балы… А рядом - большая Россия бедности, нищеты. В этой России идёт борьба за выживание, в ней с трудом сводят концы с концами.»

И даже свежие воспоминания о «тухлом» Доренко сводились к особенностям его поведения: он не просто менял взгляды в зависимости от взглядов работодателей и даже разовых заказчиков, ему это нравилось, и он делал это напоказ! Причём о таком поведении даже для нынешнего времени, а не только «упущенных девяностых» говорили, как о таком, которое в диковинку! Так что не верю, что кому-то, кроме него и может быть, неизвестных мне единиц, приятно «подстраиваться и перестраиваться». Большинство если это и делает, то нехотя, и при возможности не скрывает нежелания. Иной раз – до степени желания любой ценой изменить обстановку в свою пользу, даже если бы для этого потребовалось совершить правонарушение, тем более – преступление. Что подтверждает то, про что я не в первый раз говорю: нарушение закона не обязательно плохо.

Плохим, несправедливо составленным может оказаться как раз нарушаемый закон.

А так называемое «общественное мнение» - не закон! Для того, кто в 16 лет мог перед своим же классом в ответ на вопрос учительницы на уроке литературы заявить: «Это моё мнение, но оно должно стать общественным», - тем более.

Родители, и не только они, такой подход пытались сбивать, и на какое-то время довольно успешно. Восстановить такой подход и получить хотя бы косвенные, отрывочные, неофициальные, часто – проговаривающиеся, враждебные, но всё же – подтверждения его правильности – оказалось тяжёлой задачей. Но в нынешних условиях развала образования следует не только открыто действовать вопреки мнению окружающих, но и ставя на его место своё мнение. Тем более – основной противник – не так называемое общество. Обстановка – довольно лукавая, когда официально, по всем опросам и данным, большинство-общество-все против того, что им не нравится, а на деле многим и многим безразлично, а находятся и такие, которые очень немного, но пользуясь этим безразличием, молчаливым одобрением, они начинают устраивать антиобщественные эпатажные выходки. Вот это и есть противник. Незначительное меньшинство, доли процента населения, но их группировки лучше организованы, чем 89 % тех, кто «официально против», хотя бы тех процессов, которые содействуют развалу образования, в особенности.

Дополнением к моему обозначенному подходу «прогрессивной асоциальности» (называю так умение действовать независимо от мнения окружающих и даже против него, а от деятельности тех организованных меньшинств это отличается только направленностью) является то, что я перенял у американских «чёрных пантер» (сторонников превосходства цветных) и немецких «городских партизан».

Ведь в «упущенные девяностые» я не раз заявлял родителям, что мне не нравятся передачи Доренко и статьи в «Аргументах и фактах». Я называл даже всё это неправильным (и теперь знаю, что они таковыми и были). Помню саркастическое высказывание матери: «Мало ли что тебе не нравится? Оно что – не имеет право на существование?» И теперь я знаю, что представители названных направлений в США и ФРГ определялись так: делать всё, чтобы то, что мне не нравится, перестало нравиться и кому-то ещё; делать всё, чтобы прекратить существование того, что мне не нравится.

Интересно, что чем больше я анализирую поведение своих родителей, тем больше я их ненавижу. Поражаюсь «способностям» матери, которые можно выразить цитатой из Чарльза Диккенса: «Она обладала редкостным умением обращать чистоту в нечто более неуютное и неприятное, чем любая грязь».

К сожалению, это умеют и посторонние, а чужие – тем более. Почему-то в последнее время я заметил массовое искажение понятия «наставник», которое я выбрал и как название флагманского сайта в Интернете, и как обозначение своей функции.

Я выбрал его не случайно. Мне не подходили все эти банальные англоязычные названия, как HomeWork и BestTeach и им подобные, а также производные от классов заказываемых работ – дипломных, курсовых, рефератов. Не хотел я и никаких производных от «услуг» вроде «студсервисов», потому что не считаю это услугой и не признаю потребительского отношения к данной работе. Репетиторов-учителей тоже много, а мне хотелось такое, чтобы это было одновременно единственным в своём классе, исконным и точно называющим мои функции.

К тому времени резко возросла «практика» уклонения вузовских преподавателей от своих обязанностей, инсценировки научного руководства. И мне часто приходилось объяснять заказчикам написанное, я обязывал их читать работы (даже у «студсервисов» обязанность ознакомиться с ней не отменена формально до сих пор). Конечно, заниматься тем, чем обязаны заниматься преподаватели, мне в большинстве случаев не хотелось. Но я посчитал это более безопасным. Приходилось разъяснять и случаи некомпетентности (ошибок) и недобросовестных действий (искажений) со стороны преподавателей.

Одновременно весной 2015 года у меня был заказ из Санкт-Петербургского университета кино и телевидения на реферат-рецензию по фильму Н. Экка «Путёвка в жизнь». По ходу работы я нашёл и статью, анализирующую изменение образа учителя в советском и российском кинематографе, прочитал её и даже перепечатал в издаваемом тогда мной Интернет-журнале «Контрольный листок».

Из статьи следовало, что первоначально в советском кино основным был образ учителя-наставника – тот же Сергеев из названного фильма, Викниксор в «Республике ШКИД», Татьяна Сергеевна («Весна на Заречной улице») и даже несколько комичный Нестор Петрович («Большая перемена»).

С конца 1960-х этот образ начал вытесняться другим. Учитель представляется человеком, которому нет ничего чуждого, с человеческими слабостями, до употребления алкоголя, как персонаж Тихонова в фильме «Доживём до понедельника», ставший для актёра на какое-то время «лицевым», поскольку Штирлиц в его исполнении появился позже. Тем более, по поводу употребления алкоголя положительными персонажами существует мнение, что это был крупный просчёт в советском кино.

В перестроечных фильмах – и затем в большинстве постсоветских, даже недавних – было завершено разрушение образа учителя. Меркой для автора статьи по данному направлению является «Астенический синдром», и с этим я согласен, как и с выводом, что после этого образ учителя в кинематографе нужно строить заново. И дополню: современное кино делает всё, чтобы не допустить этого, если создаются такие телегрязные киногадости, как «Школа» Германики и «Училка» Петрухина.

Понятно, что после контрольной на заданную тему и чтения статьи название «Наставник» оказалось для меня предпочтительным, а окончательно я определился 22 июня 2015 года на Ново-Каменном мосту через Обводный канал.

Возможно, какую-то роль сыграло и то, что одно время – в 2008-2009 годах – я жил на проспекте Наставников. И искажением для меня и сейчас представляются сведения, о которых я узнал в те годы, что данный район называют якобы «в народе» … «страной дураков» или «четыре идиота» - поскольку основные магистрали Пороховых и Ржевки – проспекты Наставников, Ударников, Энтузиастов и улица Передовиков. Что всё это – «пережитки обкомовского наследия». Иногда по своим делам проезжаю через тот район. И считаю это неправильным. Это мне не нравится. А надо делать так, что всё, что мне не нравится, прекратило своё существование. Когда-то у меня была мечта создать цикл «Прогулки по Санкт-Петербургу с Даниилом Печерниковым» (следами его являются рассказы «Я иду по проспекту Стачек» и «Вверх по Дунайскому проспекту»). Наброски этого цикла я пока отложил, включив в план более крупный. Могу при случае и вернуться, хотя и трудно будет при нынешних условиях, когда помогают одним и мешают другим, противопоставить это «Такой истории» с Егором Кридом, тем самым Егором Кридом, которого первым из аморальных рэперов выперли из крупного города, и того города, где я родился и вырос, - из Махачкалы!

Я даже сознательно допускаю, что это «мнение» о «четырёх дураках» было ловко подброшено «обществу» так называемыми «политтехнологами», поскольку «общественное» мнение управляемое и формируемое, средствами той же массовой антикультуры. И цель здесь вполне прозрачная – лишний раз осмеять советский период истории. Кстати, сейчас это делается куда активнее и отвратительнее, чем в упущенные девяностые»!

Неприязнь к массовой антикультуре у меня усилена и тем, что она тоже искажает значение слова «наставник». Особенно это справедливо для «шоу» (то есть телевизионной показухи) «Голос» и его детского варианта. Весной 2019 был раздут скандал из-за возможной подтасовки с голосованием как раз в детском шоу. Но мне не важно, кто эта Микела Абрамова – дочка Алсу или какая-нибудь двоюродная племянница какого-нибудь Лазарева. Дело не в подтасовках, а в порочности самой передачи, кстати, тоже телевизионного плагиата с какого-то западного подобия, но в антикультуре плагиат сейчас всё больше поощряется. В интересах коммерческих - массовой рекламы - и управленческих - создания той самой атомизированной толпы. Как говорится, «они поняли друг друга». Порочность таких передач подтверждается хотя бы тем, что именно эта Микела Абрамова пела. «Прикосновение рук, прикосновение губ» - это песня одиннадцатилетней девочки? Или прожжённой бабы, как Светлана Лобода, которая была на этом «шоу» её «наставником»? Вот как здесь используется данное понятие!

Оба вида искажения сразу – и осмеивание подлинного наставничества, и придание слову «наставник» совершенно чуждого смысла – присутствуют в цитате, адресованной мне несостоявшимся «троллем для осмеивания оппозиции»:

«Себя этот человек считает НАСТАВНИКОМ. Именно так: ни больше и ни меньше. То есть, он не просто пишет работы, а наставляет кого-то (на путь истинный, видимо), давая знания. Так ли это? Ну конечно же нет. Клиент заказывает работу не для получения знаний, а чтобы избавиться от далеко не приоритетной обязанности, которую он не в силах выполнить (по разным причинам: высокие и неадекватные для студента требования, занятость на работе для заочников, непонимание предмета и т.п.). Даст ли знание прочтение и заучивание написанной работы? Очень сомневаюсь, что даст.»

Комментировать не стану – всё сказано выше. Опровергать – тоже, потому что подобно книгам «нью-эйдж-макулатуры» (особенно издаваемых под именем Ронды Берн), этот текст не отвечает критериям опровергаемости.

Наставниками становятся. И для этого нужна не только многолетняя практика, но и нравственные качества. Осознание того, что любая работа, как и книга, фильм, и прочее – чему-то учит!

Назову один малоизвестный даже в кругах литературоведов пример. В одной из легенд древних кельтов повествуется о рыцаре по имени Луг, который желает попасть в волшебное государство Тару - нечто вроде земного рая, куда допускаются лишь избранные, обладающие королевскими задатками. Лугу предлагают выбор: подвергнуться труднейшим испытаниям в самых различных сферах деятельности (от игры на арфе до кузнечного ремесла) или сыграть партии в шахматы с местным властителем.

Конечно же, Луг избирает шахматы и побеждает, после чего врата Тару открываются перед ним. Но я в такое развитие сюжета не верю, как и не верю, что главный герой этой легенды в случае проигрыша ничем не рисковал.

Для меня как раз единственно возможным было бы «от игры на арфе до кузнечного ремесла». Тем более, я нередко сравниваю профессиональное мастерство автора-исполнителя именно с кузнечным - и иногда – ювелирным – делом. Да, я перепробовал многое. Да, и у меня были ошибки, особенно если задание поставлено не слишком корректно (как правило, такое встречается в «негабаритных» работах по программам MBA, но в их ценности сомневались и раньше многие, и к этой теме тоже надо будет вернуться отдельно при случае). Есть то, от чего я отказался, и есть то, то я беру регулярно.

Моё понимание подхода «чему это учит» выражается и в том, что я могу не взять доступную мне тему работы (то есть такую, которую формально мог бы написать, но не желаю по соображениям, иным, чем материальные).

Мне не нужны ранговые отличия, которыми увешаны стены многих компаний различных сфер в их офисах. Мне не нужно участие в исполнительских чатах и сообществах. Мне не нужно специально «портофолио» на моих страницах. Мне не нужно рассуждений о «престижности» работы автора–исполнителя. Всё это не приведёт к улучшению ни моей жизни, ни образования. Я – наставник, и этим сказано многое.